Петр Киле - Свет юности [Ранняя лирика и пьесы]

Мы возвращались мокрым лесом,
Ночным и скользким, как карась.
Мы шли к далеким светлым рельсам,
И было все, как в первый раз.

И дождь струился непрестанно.
И небо плыло в облаках.
Все было поздно или рано,
Щемяще больно, как в веках.

Что тени, мы возникли дома.
Запив клубнику молоком,
По лесенке, столь нам знакомой,
Мы проскочили босиком.

Впотьмах протянешь руку: «Где ж ты?
Как хорошо придти с гостей!»
Мы скинем мокрые одежды
И ляжем голые в постель.

Заснешь ты скоро и спокойно.
Не сплю я, вижу светлый сон:
Тебя в лесу на горных склонах
И этой ночи небосклон.

Все материальное притихло.
Роится сумрак, точно в нем
Проснулись души мотоциклов,
Синея призрачным огнем.

В такую ночь хочу к бездомным.
Постель банальна, дом не в дом.
В такую ночь легко влюбленным.
Проснись, пора! Идем! Идем!

Воде гранитные ступени
Не одолеть, не одолеть.
Ты сядешь, обхватив колени,
Теченье светлое смотреть.

Нам жить недолго — время быстро
Летит, летит! Зачем? Куда?
Нас бьет лицом о каждый выступ,
Бросает за борт, где вода.

Мгновенье. Нет. Что делать, люди?
Наш первый час — последний час.
Ведь все, что было, все, что будет,
Прошло без нас, пройдет без нас.

Итак, все съедено, все выпито.
Бутылки — в реку и в кусты.
И сколько тайн навеки вынуто.
Все были «вы», теперь на «ты».

Уходят прочь бродить влюбленные.
А кто-то скажет: «Спать пора!»
Но нам, глядящим в небосклоны,
Сидеть и грезить до утра.

Гори, костер, ведь ты веками
Горел и грел, и шла весна.
Мысль человечества кострами
Озарена и спасена.

Сидим. Погаснет папироска,
К лицу подносим уголек.
Девчонка, странная прическа,
О чем горит твой огонек?

В твоей походке и улыбке
Как век атомный отражен?
Тебе не кажется, всё зыбко,
И мир наш светлый обречен?

Ты пальцем трогаешь транзистор —
Там гибнут люди, города…
Здесь небо ясно, небо чисто,
Горит костер, над ним звезда.

На стенах, как бумага, белых
Фантазией дитя, в мазках
Художника, свободных, смелых,
Жила вся наша жизнь в веках.

Была свобода, окрыленность
В рисунках и мечтах его.
И в нас возникла та влюбленность —
Твое ль, мое ли торжество?

Была в том, верно, неизбежность.
В тебе, как в стенах за сто лет,
Светилась и звучала нежность —
Высокий миг и мягкий свет.

На остановке у канала
Не ты ль одна, чуть в стороне,
Ждала трамвая и стояла
И тайно улыбалась мне…

Когда входил я в тот троллейбус,
Не ты ли впереди сошла
Туда, где так светилось небо,
Сверкали мирно купола…

Не ты ли тенью в светлых шторах,
Спокойная, одна стоишь
Над этим миром в вечных спорах,
Над шумной суетой столиц…

В кино я знаю поневоле —
Ты в темном зале там сидишь.
Чей смех пронесся — он не твой ли?
На то ж, что я, смеясь, глядишь.

В музее, у картин Брюллова,
На улице ты, всюду ты.
Пройдешь ты, не сказав ни слова,
Ты — образ милой красоты.

Ночное небо в белых, синих
Горах и дюнах облаков —
Как перламутры юных лилий,
Как колорит былых веков.

Пилястры, кариатиды, окна,
Колонны, фонари и ты…
Идешь ты стройно и спокойно,
Наш путь — каналы и мосты.

Макс Линдер — гений! Правда, весело?
Доверчиво смеялась ты.
Что это было с нами? Не было?
Все вымысел, мои мечты?

Сплетались тихо наши руки.
Колени тайные твои,
Их поле встречи и разлуки,
Нам говорили о любви.

Какой чудесный этот Линдер!
Зал единодушно хохотал.
И шпага, и его цилиндр…
О, рыцарь! Джентльмен! Нахал!

Смеялась ты, но вдруг серьезно
Смотрела с мыслью обо мне —
О том, что сладко невозможно
И вспомнить стыдно в тишине.

Я жил далекими веками.
Сидел, безумный, у реки.
И кто-то бросил в воду камень,
Поплыли светлые круги.

Я оглянулся — ты стояла.
Сказала просто: «Я пришла.
Фиалка прежняя завяла.
Вот я другую принесла.»

В сосуде из-под майонеза,
    С водою из-под крана,
Стоит фиалка, взор мой нежа,
    Стоит светло и рано.

И мне покойно. Только жалко,
    Ведь ей недолго жить.
Беспечно-нежная фиалка!
    Ее легко любить.

А ты далече, ты не знаешь,
    Не обо мне грустишь.
Ты головой, смеясь, качаешь,
    Неслышно говоришь…

Твоими голосом, улыбкой,
    Шагами по земле —
В прохладе, тающей и зыбкой,
    Фиалка на столе.

Что-то новое снова и снова
      Возникает во мне.
Небо в листьях, река ли, слово,
Прозвучавшее, словно во сне?

Или просека в красках осенних?
Неумолчно поют провода.
За деревней богатый орешник,
За лесами встают города.

Или домик в зимнюю вьюгу?
Бак с водою, белая печь…
Или меч о кольчугу —
И старинная русская речь?

Снова озеро, лес и дорога,
Ночь, огни, поезда…
Кто в окно смотрит строго
И считает твои года?

Сквозь Решетку Летнего сада,
Сквозь сплетенье ветвей
Скупо светит белое солнце
На подвижную группу детей.

Все одеты тепло и, конечно,
Беготня, и толканье, и крик.
Только мальчик один, самый малый,
Видел ветви и солнечный диск.

Кто-то, верно, его обидел.
Он стоял в стороне.
В нем звучали холодные дали,
Как когда-то звучали во мне.

Менделеевская линия!
Так уж быть, пора.
Если был я и беспечен,
Мне ль идти в профессора.

Из аудитории под крышей,
Пантеист-марксист,
Я смотрел на кроны клена…
Долго падал красный лист.

Вот и лето. На каштанах
Свечи. Каждый день
Ждал я тихо, словно чуда,
Запоздавшую сирень.

Выхожу к реке поэтов.
Светел в тучах неба край.
Мендеелевская линия,
До свидания! Гуд бай!